Шишкина рожь
Древний замысел придумавших созвездия понятен тем, кто вставал под небо горное, или деревенское, или морозное, особо чёрное и особо же прозрачное при этом. Чем больше звёзд выплывает из глубин, тем заметнее проступают в ночи светлые путы, увязывающие звезду со звездою – в точности как в книжках рисуют. Хотел сказать - струны, но натянуты эти нити не туго, провисают.
Они провисают, как ветви в саду, отягощённом яблоками, клонятся к человеку. И кажется, что вот-вот макушкой заденешь сияющие переспело плоды. Заденешь – и они грянут оземь.
Я смотрел на звёзды, отдавшись головокружению, и те двое тоже смотрели на звёзды. Только не со мною вместе, а друг с другом. Я в этом планетарии был сам по себе, отдельно, место получил во втором ряду, и видел перед собою не только небесный иней, крупный и мелкий, но и два силуэта впереди – будто вырезанные из такой черноты, что ночей непрогляднее. Я такой не встречал с тех пор, как стали редкостью чёрные пакеты, защищающие от света фотобумагу.
Силуэт с совершенно круглой макушкой рассказывал об угаданных им созвездиях. Он не угадал ни разу, но соседняя, волнисто очерченная, голова согласно кивала. Да и я не досадовал на его самоуверенность, потому что чувствовал по голосу, что думает он о другом и говорить хотел бы совсем о другом. А может быть, и не только говорить...
Судя по тому, что они, двое, купались сейчас в той же холодной глубине, где барахтался по-собачьи и я, одинокий, было им некуда идти. Не было у них ни общей постели, ни вообще общего дома. Не было для них и другого приюта на земле, холодившей ноги.
Чувствовалось, что незадачливый и разговорчивый звездочёт лишь защищается от пронзительной правды. И чувствовал это не я один.
Волнистый силуэт развернулся в хрупкий женский профиль, ночь будто бы мгновенно обвела его мелком, и серебристые губы сказали: «Ну, не надо... Ну, что ж поделаешь... Ну, может быть, когда-то... Может быть, в другой жизни?».
И второй профиль, проще и грубее по рисунку, с готовностью подхватил: «Да-да, в другой...».
Они думали, что шепчутся, но от их голосов металлически звенели-шуршали провисшие гирлянды из знаков Зодиака над нами.
«А ты меня там, тогда узнаешь? Узнаешь, что это – я?» - спросила она. «А как же!» - ответил он с той же самоуверенностью, с какой называл созвездия.
И они снова превратились в чёрные плоские силуэты, круглый и волнистый, и смотрели на звёзды, словно выбирая себе из всех миров самый добрый, который согласится их приветить, дать им кров и кровать.
Если, конечно, в той, другой жизни, кров и кровать им понадобятся.
Очевидно, у меня нет вкуса: я люблю картину Шишкина «Рожь», хотя её вешали в сельских столовых и заводских клубах, а также заводских столовых и сельских клубах.
Вешали Шишкина рожь непременно в толстой замысловатой раме – «как в Третьяковке». Завитушки на раме делались из гипса, он трескался, золотая краска осыпалась, на полу под картиной всегда было натрушено.
Картина очень простая, но в ней есть секрет. Я сам узнал его много позже, чем полюбил эту надоевшую всем рожкину шишь.
Не каждый знает, что две тёмных точки на золочёных волнах – это не столовскими мухами насижено. Это два человека. Может быть, дети, сокращающие себе путь через поле. Или любовники, спрятавшиеся в хлебах.
Дорога на переднем плане уводит наш взгляд в сторону, примятые колосья на обочине и ласточки отвлекают внимание, но и там, во ржи, едва заметная, разворачивается, помимо нашей воли, история.
Допустим, история детей, которые, выставив вперёд лукошки, пробивают себе путь через ниву, задыхаясь от быстрого бега и золотой хлебной трухи.
Или любовников, чьи тела в ржаном жаре жалят остья и оводы, а они терпят, потому что им невтерпёж.
Ну, ты должна помнить...
Всякий пейзаж – обитаем, напряжён, драматичен.
Левитану плохо давались фигуры, но разве не тот, кого не принято поминать вслух и всуе, обитает «Над вечным покоем»?
Шишкин рисовать людей умел, а обходиться без них предпочитал, чтобы не отдавать свои пространства придуманным персонажам, сохранить их для нас с тобою.
Пейзаж не терпит пустоты; он затягивает в себя.
Те, двое, в небесном пейзаже, - они даже не касались друг друга. Хотя, может быть, держались за руки, но этого я не видел: тела их полностью сливались с темнотой.
Простое логическое построение: если его тело слито с темнотой и её тело слито с темнотой тоже, следовательно, их тела – через темноту – вливаются друг в друга.
Возможно, в ожидании будущей встречи они согласны были на такой компромисс.
«Хорошую религию придумали индусы», согласен. Иногда приятно думать, что превратишься не в лужицу элементарных веществ, а в нечто, имеющее форму. Но что, если это и впрямь будет форма баобаба, и придётся всего лишь бесчувственно рассеивать по ветру пыльцу со своих тычинок? Любовь баобабов – брр... А любовь комаров?..
Приятнее думать об иных мирах – звёздных или просто параллельных. Допустим, они и правда существуют. Но существует ли в них нечто, подобное человеческой любви?
Простейшая из параллельных реальностней, - видимо, рай. Но и праведники, входя в него, должны оставить телесную оболочку, как портки в предбаннике. В принципе, понятно, как должны любить друг друга бестелесные. Им прописаны «филиа», или «сторгэ», или «агапэ», но эти приязнь, нежность и взаиморастворение связывают не обязательно двоих. Даже скорее всего – не двоих, а больше.
Не думаю, что круглая голова согласилась бы, чтобы я, хрустя ссыпавшейся звёздной мелочью, подкрался и взял его женщину... ну, насколько – «его»?.. в общем, тоже взял эту женщину за руку.
Поколение «детей Галактики» - людей, рождённых за пределами Земли, - видимо, чистая фантастика. Даже не научная.
Современные исследования показывают, что секс в космосе может непоправимо навредить здоровью. Учёные выяснили, что гравитационные изменения повреждают клетки растений. В условиях гипергравитации под угрозой оказывается внутриклеточная циркуляция, что губительно скажется на человеческих нейронах.
Земная любовь вне Земли оказывается и бесцельной, и опасной.
Не знаю, кто или что им мешало на Земле: супруги, совесть, бесприютность?
Но, я, в своём втором ряду, всё порывался сказать им: ребята, ничего другого нет и не будет. Не обманывайте друг друга, не обманывайтесь словами: вам надо не в звёзды, а в рожь. Может быть, в «другой жизни», которая грезится, нет, тоски, ханжества... пут и даже Путина нет... но и острых радостей, нейронных бурь страсти там не будет. У вашей «другой жизни» есть второе имя, и имя это - «никогда». Я-то, старый, уже собирающий узелок для перехода в параллельную реальность, знаю - только здесь и сейчас, во ржи, в поту, в укусах, в уколах, в мелких ссадинах...
Хотел сказать – но боялся, что от моего рыдающего голоса лопнут перегруженные нити мироздания.
Сергей БРУТМАН, "Список кораблей"
